Зима выдалась морозная, вьюжная, как и положено быть зиме в наших краях.

В избе жарко натоплена печка, но Матрёнку всё равно знобит. Она кутается в пуховое одеяло, и ей кажется, что ноги никогда не отогреются. Тело болит, словно его избили, и голова тяжёлая-тяжёлая, – только оторвёшь от подушки, и уже перед глазами всё плывёт, а за ушами пульсирует боль. Лучше и не поднимать голову вовсе. Но и спать всё время – тоже плохо.

Лежит Матрёнка на боку, смотрит со своей лежанки, что в избе происходит. Лежанка высоко на печи, у самой трубы, сверху всё хорошо видно. Вот кошка сидит на лавке, умывается, довольная, аж глаза зажмурила. Мать снуёт туда-сюда по хозяйству: то щи варит, то одежду чинит, то за дровами для печи надо к сараю сбегать… Батя-то на заработки уехал, когда ещё вернётся… Мишутка иногда с улицы забегает, он с друзьями во дворе в снежки играет. Мать тревожится, что он мокрый весь, как бы тоже не заболел, а дед ей: «Не боись, не заболеет, пусть бегает, только крепче будет».

Дед в закутке у печи обосновался с кружалом, горшки из глины вытягивает. Дед хороший гончар, и посуда у него выходит на загляденье. Сам он уже потемнел от возраста, словно глиняный горшок, и в морщинках весь, будто в трещинках, но на самом деле ещё очень крепкий. Особенно нравятся Матрёнке дедовы руки – большие, жилистые, с сухими узловатыми пальцами. Они и с любой тяжёлой работой справляются, и тонкие-тонкие стенки горшков да крынок выводят. Летом дед в сараюшке гончарит, а зимой в избу с кружалом перебирается, тут теплее.

Дед поднимает глаза:

– Не спится, Матрёнка?

– Не-а…

– А ты поспи, поспи, во сне хворь быстрее проходит.

– Не могу. Всю ночь спала, и вчера весь день, и сегодня утром…

– Ну, тогда так полежи, посмотри…

– Ага…

Смотреть, как дед гончарит, можно бесконечно. Вот берёт он из своего бочонка кусок глины, смачно кидает его в середину круга, и начинает под станком ногами работать. Быстро-быстро мелькают его ступни, и так вертится от этого гончарный круг, что только шорох по избе волнами идёт… А дед глину в центре выровняет своей крепкой мозолистой пятернёй, и вот чудо: ноги мелькают, круг вертится, а небольшая горка глины как будто неподвижно над серединкой круга висит. Но это только так кажется, что неподвижно. Матрёнка знает, что на самом деле глина тоже вращается. Просто дед её сделал настолько ровнёхонькой и одинаковой со всех сторон, что движение незаметно. С печки хорошо видно, как дед начинает с глиной словно бы играть: сожмёт её с обеих сторон, – она вверх потянется столбиком; потом сверху ладонью надавит, – и осядет глина на кругу пошире, распластается. А дед поиграет-поиграет с нею, да и р-раз, – разведёт её в середине пальцами, углубление сделает, – и вместо куска глины уже заготовка для посудины какой-нибудь. И вот дед полегоньку начинает стеночки вверх тянуть-вытягивать, а с боков гладить-выглаживать. Одной рукой снаружи работает, другой изнутри придерживает. Вроде и неторопливо охаживает, а горшочек с каждой минутой всё ровнее и ровнее, всё тоньше и тоньше, всё больше сам на себя похож. Смотрит на это чудо Матрёнка, и уж не в первый раз, а всё равно удивительно.

Смыкает она отяжелевшие веки, и кажется ей, что круг дедов всё шире и шире становится, уж на всю избу круг, и горшок на нём тоже во всю избу. И будто лежит она внутри этого горшка, и видит, что вокруг что-то светлое, тёплое… Да ведь это двор их, весь в одуванчиках, и кошка по тропинке идёт, и кусты сирени цветут, и ласточки по небу летают туда-сюда, посвистывают…

«Отчего же это на дворе зима, а в горшке – лето?» – думает Матрёнка.

«Оттого, что природа лето на зиму в горшочек припасла, да в погреб спрятала», – отвечает ей чей-то голос.

«А зачем?» – удивляется Матрёнка.

«А чтобы весной достать!»

«Странно, – думает девочка, – с летом так хорошо, лучше бы и вовсе не убирала…»

«Всем отдых нужен, и лету тоже…»

«И долго оно ещё отдыхать будет?»

«Уже не очень долго. Скоро же Масленица, будем весну зазывать, а там и лето пожалует!»

«Масленица?» – переспрашивает Матрёнка.

– Масленица. Масленица скоро. На ярмарку пойдём, – говорит мама.

Матрёнка открывает глаза и видит, что мама стаскивает с Мишутки мокрую одежду и развешивает её у печки, а самого Мишутку, уже в сухом, сажает за стол. Мишутка стучит деревянной ложкой по столу.

– Масленица! Масленица!

– Матрёнка, не спишь? – спрашивает мама. – Пойдёшь  щи хлебать?

– Пойду. Только чуть-чуть.

Матрёнка осторожно слезает со своей лежанки. Голова ещё кружится, но в целом уже легче. И ноги наконец-то согрелись. На Матрёнке носочки из козьего пуха, в них и по голым доскам идёшь, как по ковру.

Щи у мамы вкусные. А со сметаной да с чёрным хлебом ещё вкуснее.

– Мама, а Масленица когда будет? – спросила Матрёнка.

– Скоро.

– И блины будут?

– И блины.

– И птичек лепить будем? – Матрёнка вспомнила, что в прошлом году мама напекла из теста птичек, и они с Мишуткой весь день с ними по двору бегали, весну звали. А потом всех птичек и не заметили, как съели.

– И птичек слепим, – сказала мама. – Только жаворонков не на Масленицу пекут, а на день сорока Севастийских мучеников. Скоро уж, скоро весна, так что ты давай, выздоравливай.

– А скоро – это сколько? Два дня? – уточнила Матрёнка.

– Не два, но и не много, почти месяц остался.

– Почти месяц – это долго… – вздыхает девочка.

– К Масленице ещё подготовиться надо. Вон дед горшки да крынки делает, их и высушить надо, и на обжиг поставить. Дел полно.

А у Матрёнки сейчас дел нет, и даже играть не хочется, поэтому ждать Масленицу ей куда труднее. Залезла она опять на лежанку, за дедом смотрит.

А дед взял небольшой комочек глины, на кружало его не кинул, а начал в руках разминать да вытягивать. Поначалу Матрёнка никак не могла понять, что дед лепит: какой-то блинчик у него получился, потом он его сложил, и получился как будто бы пельмень, только мама делает пельмени с красивыми защипами по краям, а дед стык аккуратно загладил. А потом этот пельмень в дедовых руках крутился-вертелся, и появился у него клювик, а потом и лапки, и глазки… Ой, – настоящая птичка получилась!

Смотрит Матрёнка, а дед взял какую-то палочку тоненькую, над птичьим хвостиком поколдовал, а потом к губам поднёс.

А птичка-то как свистнет!

– Ой! – вскрикнул Мишутка.

– Ух ты! – сказала Матрёнка.

– Вот так вот, – улыбнулся дед. – Первая весенняя птичка уже есть.

– Деда, дай, я свистну! – тянет ручонки подбежавший Мишутка.

– Погоди, погоди… Она сырая ещё, подсохнуть ей надо.

– А летать она будет?

– Нет, только свистеть.

– Жалко… – протянул Мишутка.

– А можно, я тоже такую слеплю? – спросила Матрёнка.

– Отчего ж нельзя? Можно…

Слезла Матрёнка с лежанки, устроил её дед рядом с собой, накрыл колени тряпицей, «чтоб не угваздалась». Дал в руки комочек глины, показал, как птичку лепить. Со стороны смотреть – всё прямо само собой лепится, а как попробуешь, так и оказывается, что навык надо наработать. Первая птичка у Матрёнки долго не получалась, всё норовила скривиться да развалиться. Но потом девочка навострилась выглаживать глиняные бока, вытянула клювик, наметила палочкой глазки. А чтобы не заваливалась птичка набок, прилепила маленькие лапки.

– Воробушек получился, – сказала она деду.

– Воробушек, – согласился дед. – А может, и снегирёк. Смотри-ка, какой клюв крепкий. Снегири-то своим клювом и из-подо льда ягоду или семена добывают. Вот обожгу, можно будет грудку ему красным раскрасить, головку чёрным, а крылышки – серым, чтобы совсем похож был. Сама и раскрасишь. Да?

– Раскрашу… Деда, а почему у снегирей грудки красные?

– А это чтоб зиму выгонять, да солнышко весеннее приманивать. Яркая птичка снегирь, почти как солнышко. Даже смотреть на них, и то тепло.

– А почему тогда мама жаворонков лепить будет, а не снегирей?

– Ну, жаворонки, они, конечно, ближе к весеннему теплу прилетают, к таянью, вот и призывают их, закликают.

– А снегири?

– А снегири и сейчас летают, не боятся стужи.

Взял дед Матрёнкину птичку в руки, и сделал палочкой дырочки так, чтобы птичка свистеть могла. И по бокам отверстия добавил. Прижал поделку к губам, пальцами закрывая попеременно дырочки, и запела-засвиристела птица на разные лады.

– Ух ты! – широко открыла глазёнки Матрёнка.

– Ишь, свиристит как! К Масленице ещё наделаем. Пускай тоже весну кликают, да и вам, ребятишкам, развлечение, – улыбнулся дед.

До самого вечера Матрёнка с дедом птичек лепила. А когда Матрёнка спать ложиться стала, уже и чувствовала себя почти хорошо. А наутро и вовсе бодрячком проснулась. Но мать её всё равно гулять не пустила, а Матрёнка и не печалится:

– Деда, а деда, а сегодня птичек лепить будем? – спрашивает.

– Будем, будем, – смеётся дед.

Только потом как-то разошлись все: дед поехал о каких-то своих делах договариваться, мать в магазин ушла, а Матрёнку дома оставили.

Села Матрёнка у окошка, подпёрла голову ручками, смотрит. На улице не так уж много чего происходит. Пёс Бобик побродил-побродил по двору на своей верёвке, прогнал воробьёв, которые пристроились было на кустах боярышника посудачить, а потом зевнул и забился в будку.

В соседнем дворе ребята играют в снежки, и Мишутка с ними. Матрёнке видно, как мелькают за забором быстрые фигурки. Мишутку хорошо заметно по синей шапочке и такому же шарфику. Мама вязала.

Вдруг смотрит Матрёнка, – отделился от ребят братишка, к дому пошёл. Уже и дошёл почти, а тут откуда ни возьмись – гуси. Наверное, ходили на полынью поплавать. Гусей тётя Глаша держит, за два двора отсюда. Вот и ходят они на пруд купаться, важно так, вперевалочку, словно вся деревня им принадлежит. Увидели гуси Мишутку, загоготали. Он оглянулся на них, – они большие, почти с него ростом. Мальчик испугался и побежал. А гусям будто того и надо: крылья распустили, зашипели, шеи изогнули по-змеиному, бросились вдогонку. Первый гусь, – вожак, наверное, – нагнал уже Мишутку, пытается ущипнуть за руку.

Мальчик закричал и ещё быстрее побежал. Вот уже он в своём дворе. Но гуси не отстают. А бегать в валенках не очень удобно, споткнулся Мишутка и полетел в сугроб. Окружили его гуси, гогочут, за руки, за полы пальто хватают.

Надо брата выручать. Кинулась Матрёнка по избе, – нет её валенок, куда-то мама убрала! И шубейка высоко на вешалке висит, не достать.

Так и кинулась она во двор, в чём была, в платьишке да носочках из козьего пуха. Только веник по дороге и прихватила, чтоб гусей гонять.

Мишутка тем временем из сугроба выбарахтался, а к дому идти не может: вся дорожка гусями занята. Увидел мальчик рядом лестницу на крышу сарая, и полез по ней. Наверху его гуси достать не могут – у них перья на крыльях подрезаны, чтоб не летали. Но всё равно стоят внизу, гогочут, так и норовят за ногу ущипнуть.

Выскочила Матрёнка во двор. Носочки её сразу же промокли, ледяным холодом ножки охватило, дышать морозным воздухом больно, и платьишко тепла совсем не держит, но не за тем Матрёнка на улицу выскочила, чтобы себя жалеть. Сразу же на гусей пошла. Одного веником шуганула, другого. Хотели гуси на неё налететь, да она не сробела, за братишку не только на гусей бы кинулась.

– Вы что же это, подлюки, все разом, да на одного налетели? Разве ж так можно? Вот я вам! – кричала она, орудуя веником направо и налево.

А тут и Мишутка с лестницы спустился, да на Матрёнку глядючи так расхрабрился, что и сам уже руками замахал, громким голосом закричал, на гусей двинулся. Поскольку стыдно ему стало, что вроде как баба мужика спасает, а не наоборот.

Поняли гуси, что не их сейчас сила, и отступили, попятились, хоть и шипели ещё, но уже со двора на улицу потянулись. Смотрит Матрёнка, а в воротах дед показался, а с дедом-то вообще ничего не страшно.

А гуси-то, гуси тоже не лыком шиты, оказывается. Крылья  у них хоть и подрезаны, да, видать, давно уже, и новые перья успели отрасти. Замахали они крыльями, и в небо поднялись. И много их стало, словно все гуси из других деревень тоже прилетели.

И вот их много-много, даже не сосчитать, и посыпают они белыми перьями и двор, и дорогу, и деревья, и вся земля уже стоит заснеженная, закоченевшая. И весны-то никакой не будет, пока белые гуси по небу летают. И дед куда-то пропал, и братишки не видать.

Бежит за гусями Матрёнка со своим веником, хочет прогнать, а не может. Они вокруг неё круг сделают, и снега уже по колено, ещё раз кругом облетят, и уже занесло по самую грудь, и дышать трудно, и кашель бьёт девочку изнутри, а снежные перья летят и летят, скоро и вовсе завалят…

Смотрит Матрёнка, а солнышко всё краснее и краснее становится, и летят от него маленькие птички с красными грудками.

«Да это же снегирёчки! – думает Матрёнка. – Мы же их с дедом лепили!»

А снегири, хоть и маленькие, прямо на больших белых гусей кидаются. Шипят гуси, не хотят улетать, но снегирёчки настойчивые, не сдаются. И понимает Матрёнка, что красные грудки у снегирей и впрямь горячие, словно их солнышко нагрело. Но не одолеть им белых гусей, те больше и сильнее.

Матрёнка их и позвать не может – голоса совсем нет, только ручки кверху тянет.

И вот спускаются несколько снегирей к девочке, хватают её лапками за пальчики, – каждая птичка за свой пальчик тянет, – и несут наверх, к белому небу. А это и не небо вовсе, а облако. И сидит там, на облаке, девица-красавица. Одежды у неё яркие, разноцветные, а сама она печальная.

– Ты кто? – спрашивает её Матрёнка.

– Я Весна, – отвечает девица.

– А почему ты к нам не приходишь?

– Зима меня не пускает, – вздохнула Весна. – И даже смелые снегирёчки прогнать её не могут…

– А пусть они споют! – предложила девочка. – Может, Зима и испугается?

– Не певчие они. Крик снегиря скорее скрип напоминает, чем песню, – говорит Весна, – не прогонишь этим Зиму. А певчие пташки не скоро ещё с юга прилетят.

– Как же это не певчие? – удивилась Матрёнка. – Мы их с дедом лепили, и у деда все они свистели на разные лады.

– Вы лепили? – удивилась Весна.

– Мы, – подтвердила Матрёнка. – Мы к Масленице готовимся.

– Если вы лепили, тогда должны бы петь. Только им для этого красных ягод надо поклевать с вашего двора.

– Каких таких ягод? – удивилась Матрёнка.

– А боярышника. Куст его у вас во дворе растёт.

– Точно, растёт. Мама говорит, ягоды эти целебные, она их иногда в чай заваривает, и в варенье добавляет... Сейчас я принесу их для птичек! – воскликнула Матрёнка.

– Как же ты их найдёшь? – удивилась Весна.

Глянула Матрёнка вниз, а из-под снега уже только крыша дома и видна. И труба, из которой дымок от горячей печки тянется. Призадумалась девочка. Двор-то свой она хорошо знает.

– Если до земли добраться смогу, то куст найти сумею, – сказала Матрёнка.

– Ну хорошо, – согласилась Весна. – Отнесут тебя снегири обратно.

Подхватили опять снегири Матрёнку за пальчики и вниз понесли. А снег-то рыхлым оказался, как гусиный пух, и легко добралась девочка до земли. Смотрит вокруг – а ничего не видно, только снег сплошной стеной. Вспомнила она, с какой стороны дом, прикинула, где куст боярышника должен быть, и пошла в ту сторону. И вскоре наткнулась на что-то большое и колючее. А это куст и есть. Стоит он, ощетинившись шипами во все стороны, никого к себе не подпускает, ягоды свои бережёт. Стала Матрёнка потихонечку ветки отгибать, а они твёрдые, ледяные. Хоть и поцарапала Матрёнка свои ручки, а набрала несколько ягод в ладошку.

Смотрит – а за кустом снег пореже, и видно там детскую фигурку в синей шапочке.

«Да ведь это Мишутка!» – узнала его Матрёнка, и стала звать братца.

Мишутка оглянулся на её голос, подбежал к кусту с другой стороны, хочет до сестры дотянуться, а не может – колют его острые шипы боярышника.

– Мишутка, иди домой, замёрзнешь! – кричит ему Матрёнка.

– Не могу! Гуси там!

– А ты гони их, гони!

– Не могу, много их! Забери меня к себе, Матрёнка!

– Куда же я тебя заберу?

– Уж не знаю, а только забери! – умоляет Мишутка.

– Мне ягод набрать надо, тогда и гуси улетят…

Смотрит Матрёнка, а к Мишутке подошла женщина незнакомая, одетая красиво, только во всё белое. Удивилась девочка, а та стоит, улыбается.

– Зачем тебе ягоды? – спрашивает белая женщина.

– Надо. А вы кто? – испугалась Матрёнка.

– Я – Зима, – ответила женщина.

– Так это вы Весну к нам не пускаете?

– Я.

– А почему?

– Для вас же, людей, стараюсь. Хочу вам дать отдохнуть. Весь год вы всё трудитесь, трудитесь, света белого не видите: то в поле надрываетесь, то в огороде не разогнётесь, то в лесу вам надо грибы-ягоды собирать, то дрова рубить, то коров пасти… А я несу вам покой и отдых. Сиди себе на печи, отдыхай, чаёк с мятой попивай. Поди плохо? А?

– Не плохо… – девочка призадумалась.

– Вот и правильно. А Весне скажи, чтоб не спешила, да добрых людей зазря не тормошила. А то опять сейчас дороги развезёт, поля затопит, крыши под дождём протекать будут, потом грозы начнутся – может и молнией убить кого. А людям сразу так и горит: копать, пахать, косить, боронить… Ни минутки покоя до самого моего прихода. Только я и даю передышку от хлопот. И ты бы отдохнула, а то всё чего-то бегаешь, беспокоишься…

Чувствует Матрёнка, как эти речи её убаюкивают, успокаивают, так и хочется прилечь на землю да вздремнуть немножко.

Только нельзя ей спать.

– Матрёнка! – кричит Мишутка. – Ты не спи, ты меня к себе взять хотела!

А глаза у девочки так и закрываются.

– Матрёнкаааа! – плачет братик. – Не оставляй меня!

Никак не разлепляются тяжёлые веки.

И вдруг как кольнёт что-то в щёку, и в другую, и в плечо, и в пальцы!

Вскрикнула Матрёнка, проснулась.

А это снегири её клюют, тормошат, не дают уснуть и Зиме поддаться.

– Снегирёчки мои, вы прилетели… – шепчет девочка. – Я вам красных ягод набрала, вот, ешьте!

Разжала она ладонь с ягодами, сели к ней птички на пальчики, склевали боярышник, и ну щебетать! Да красиво так, переливчато, с посвистами да присвистами! Прямо соловьи, а не снегири!

– Неправду Зима говорит, нужна нам Весна! – сказала Матрёнка. – Без Весны и Лета, да и без Осени не было бы у нас припасов на Зиму, не смогли бы мы под снегом спокойно на печи отдыхать. Только летние дни, хоть и хлопотные, согревают нас от зимней стужи!

Нахмурилась Зима, ничего не сказала. А только начал пуховый снег разлетаться и таять, и белые гуси перестали кружить, голубое небо наверху показалось. А самый большой гусь опустился на землю и подставил Зиме своё большое крыло. Села она ему на спину, да и улетела.

А снегири всё поют, щебечут, не умолкают. Хотя нет, это одна всего птичка свиристит, да совсем рядом.

Открыла Матрёнка глаза, глянула вокруг. Да ведь она уже дома, на печке лежит. А вот и Мишутка на лавке с глиняной птичкой играет, учится трели выводить. Птичка с красной грудкой у него в руках так и щебечет.

– Матрёнка проснулась, Матрёнка проснулась! – закричал Мишутка.

Тут и мама с дедом подошли.

– Напугала ты нас, – сказала мама.

– Как это я вас напугала? – удивилась Матрёнка.

– Болела ты сильно, в жару была… Но теперь-то на поправку должна пойти.

– А я Весне помогала… – сказала Матрёнка. – Зиму мы со двора прогоняли.

– Ну, – многозначительно сказал дед, – тогда понятно, отчего на улице потеплело…

– Деда, а Масленица скоро? – спросил Мишутка.

– Масленица-то? Да уже через несколько дней и начнётся. Ох, погуляем.

Матрёнка посмотрела за окно. В кустах боярышника весело прыгали маленькие птички с красными грудками и клевали потемневшие за зиму, но всё ещё яркие ягоды.