Родителей вызвали в школу, потому что я сломал задвижку в туалете.

—  Пап, ну, говорю же, Витька достал меня и спрятался там. Я дёрнул дверь и...

—  И теперь из-за твоей дурацкой выходки я без обеда останусь, —  перебил отец.

— Можно подумать, ты ни разу не совершал таких глупостей, — пробубнил я и вышел из комнаты. Взял куртку, быстро обулся, чтобы не столкнуться с отцом в коридоре, и выскочил за дверь.

До первого урока оставалось минут сорок. Я прогулялся по парку, прочитал параграф по истории. И чуть не опоздал на математику. На перемене Витька радостно сообщил, что его родители от визита отмазались.

—  А твои придут? — уточнила наша классная Ольга Михайловна.

— Отец вроде собирается, — я сделал вид, что мне всё равно. Хотя, на самом деле, жутко переживал.

Обычно в школу ходила мама, выслушивала замечания в мой адрес, потом пилила меня несколько дней и успокаивалась. Но на этой неделе у неё не было времени, и отец сказал, что заедет сам. Обеденный перерыв у него с двух до трёх. Уроки закончились без пяти два и я сразу побежал в гардероб, чтобы не встретиться с ним. И наткнулся на него в коридоре.

— Ну, веди, — улыбаясь, сказал он.

— Ладно, пошли.

Ольга Михайловна ждала в классе.

— Здравствуйте! — бодро крикнул отец. Мне показалось, что он тоже волнуется.

— Я тут подожду, — шепнул я, прикрыл за ним дверь и отошёл к подоконнику, чтобы не подслушивать разговор. А так хотелось.

Представил, что у меня длинные-длинные уши, направил их в сторону кабинета, но ничего не услышал. Жаль. Результат встречи мог повлиять на мои планы. Отец разрешили мне пойти на день рождения Семёна в субботу. Но, если претензий у Ольги Михайловны будет много, он точно передумает или не даст денег на подарок.  В голову лезли мысли о возможных наказаниях: день без интернета, неделя без игр, месяц без карманных денег, отмена занятий по паркуру. За окном берёзы качались от ветра, словно хотели подтвердить мои опасения.

— Ну, — отец вышел из кабинета и хлопнул меня по плечу, — миссия выполнена. Ты прощён. И я успею пообедать. Поехали.

Он присвистнул. Это означало, что у него хорошее настроение. Я не решился спросить о том, что было. Мы молча спустились вниз. Отец пошёл к машине, я за курткой.

— Куда едем?

— Домой заскочим!

Через десять минут припарковались во дворе.

— Ты беги, воду поставь, вареники сварим. — Попросил отец. 

Я взлетел на третий этаж, скинул куртку и ботинки, вымыл руки и нашёл нужную кастрюлю. Налил воды, кинул соли немного и включил плиту. Пока я переодевался, отец бросил в кипяток вареники с картошкой, которые мы стряпали в воскресенье всей семьёй. Поставил на стол две тарелки и сметану. Затеплилась надежда, что на день рождения Семёна я всё-таки попаду.

— Садись.

Я послушно сел и приготовился слушать краткий пересказ жалоб Ольги Михайловны. Решил, что отец пропесочит меня. Но он улыбался как-то по-детски, не спеша вылавливал вареники и раскладывал их на блюде.

— Утром ты спросил, совершал ли я глупости в детстве. И мне один случай вспомнился. Только чур, между нами.

Я кивнул.

— Мне тогда лет одиннадцать было. Жили мы в деревне. Дружил я с Колькой Меркиным. В том году его старшего брата в армию забирали. И он Кольке по наследству землянку в лесу передал, которую они с пацанами сами выкопали. Конечно, Колька обрадовался, но один побоялся туда идти и позвал меня.— Отец поставил блюдо на стол. — Ешь.

Я положил несколько вареников на свою тарелку. Про Кольку Меркина я уже не раз слышал. И мне хотелось узнать о чём они с классной разговаривали, но я не спросил. Решил подождать, пока сам скажет.

— Я пошёл с ним, — продолжил он. — В наше время все пацаны мечтали о  тайном месте, где можно устроить штаб или хранить то, что мама из дома велела вынести. Мы радовались, что нам повезло! Взяли хлеб, спички, лопату и в лес пошли. Места те хорошо знали.

Отец достал сметану из холодильника, сел напротив.

— Землянку я не сразу заметил. Выглядела она, как холмик небольшой. Вход ветками завален, снаружи и не подумаешь. Мы разобрали немного и протиснулись. А там темно и только через две боковые дыры свет сочится. Весь пол устелен тополиным пухом. Представь себе, он лежал и висел повсюду, как снег. — Отец размахивал вилкой и, кажется, забыл про еду. — На полках, в углублениях, в паутине. Колька решил, что первым делом его нужно вымести. Соорудил кривой веник из прутьев. Но пух не слушался и разлетался в разные стороны, к одежде прилипал. Надоело мне с ним воевать и я предложил его поджечь. Чиркнул спичкой, поднёс… Пух вспыхнул и исчез. Моментально! Мы с Колькой веселились пока спички не кончились. Запахло гарью. Мы выскочили, а наверху всё полыхает. Метров на десять вокруг вся трава выгорела.

— А вы? — Я даже про сметану забыл. Представил двух пацанов в кольце огня.

— Колька заорал: Бежим! И мы рванули. Перепрыгнули огонь там, где он пониже был. Бежали по тропе и как назло, навстречу никто не попадался. И вдруг я вспомнил, что в лесу семья пчеловодов живёт. Закричал Кольке: Стой! Тут же дом в лесу. Сгорят. Надо им сказать. Но Колька не хотел и мы поссорились. Я побежал один.

— Успел?

— Да. Колька догнал меня у ворот. Попросил не говорить, что это мы пожар устроили. Я и сам это понимал. Хорошо, что хозяева дома оказались. Семья у них большая была, человек десять. Все выбежали в огород, а там уже грядки арбузные горят. Кто-то пожарным позвонил, а мы с Колькой помогали воду носить. В общем, отработали по полной. А потом услышали вой пожарной сирены и побежали смотреть, как лес тушат. Для меня это сначала, как приключение было. Пока я не оказался на выжженной поляне. До сих пор помню. От горячей земли пар идёт. Вокруг чёрные стволы деревьев. Я нашёл птичье яйцо. Маленькое. Тёплое. И вдруг понял, что оно сварилось, что птенец уже не родится, никогда не будет летать. Из-за меня. Потому что я поджёг в землянке тополиный пух. Не подумал. И люди в том доме тоже могли погибнуть. Из-за двух дураков.

Отец поднял голову и посмотрел на меня:

— Пожарные решили, что кто-то шёл и окурок бросил. А пух разнес огонь по лесу. Обычное дело. Виноватых не найти. А пчеловоды нас чаем напоили. С мёдом. Отблагодарили, так сказать. Такие вот дела, Димка.

Я впервые заметил, что глаза у отца светло-карие, с золотистой радужкой. Будто в них отражение пожара осталось.

— Пусть это останется нашей тайной. — Отец набросился на остывшие вареники.

Поел и уехал. Я мыл посуду и думал о том, как бы я поступил на его месте.

«Убежал бы? Сдрейфил? А вдруг нет?»

 Я подошёл к зеркалу и увидел золотистую радужку. Как у отца.