Герой повести, инвалид, после неудачного прыжка со скалы, впервые в гостях у своей соседки - сироты Таньки
– Ребята, я не одна! – крикнула Танька в глубину пространства, наполненного клубами дыма от дешёвых сигарет. – Освободите место, мы заваливаем!
ГЛАВА 25
Я был встречен восклицаниями. В нос мне ударил запах табака и ещё чего-то противного. Жилого помещения, которое давно не проветривалось.
На столе стояла бутылка водки, почти пустая, холодные, даже на вид, макароны и открытая банка рыбных консервов.
– Танька, ты бы хоть форточку открыла, – замахал я рукой перед носом.
– Ага, сейчас! Ребята, мы живём! – Танька начала выкладывать продукты из пакета на стол. Поставила и бутылку вина.
– А водку не взяла? – последовал вопрос.
– Ага, может, тебе ещё ликёру вишнёвого? – ответила Танька. – Это всё его мать дала, нам, на Новый год. Подарок, типа. Понятно? Вот колбаса, сыр. Картошка варёная, тёплая ещё.
– Ой, мне картошечки! – полезла за картошкой полненькая подружка Таньки. Видимо, Светка.
– Вы знакомьтесь, это Олег, – представила меня Танька. – Это сосед мой. Он был нормальным пацаном, пока не…
Танька замялась.
– Неудачно нырнул с незнакомой скалы, - помог я соседке. – Олег.
Ко мне потянулись две руки.
– Вадик, – представился бледный парень с небольшим чубчиком.
– Костян, – представился и второй – худой, чернявый, черноглазый.
– Со Светкой и Вадиком мы в детдоме вместе жили, – пояснила Танька. – У них квартиры в соседнем доме. Костян так… приблудный. Из Молдавии приехал. Сейчас у Вадика живёт. Обещал платить, но не платит. С работы выгнали.
Костян зыркнул в сторону Таньки:
– Сама ты приблудная. Откуда я им патент возьму? Пятнадцать тысяч…
Танька не отреагировала. Отреагировала Светка:
– Да б…, не знают, как ещё деньги с людей содрать. Я давно тебя зову, чтоб ко мне переезжал.
– Переедет, переедет, куда денется, – примирительно сказала Танька, накладывая всем картошку. – От таких, как ты – не отказываются.
Костян и Вадик разлили себе оставшуюся водку. Вадик махнул бутылкой и обратился ко мне:
– Будешь?
– Не, я вино, – ответил я.
– А штопор у нас есть? – спросил Вадик.
– Не-а, – мотнула головой Танька. – Вышибай пробку. Первый раз, что ли.
Светка ела картошку, парни вышибали пробку из бутылки, Танька пошла на кухню выбрасывать окурки. На обратном пути открыла форточку. Но почти сразу же закрыла – зима.
На меня никто не обращал особого внимания.
Только когда пробка была, наконец, вышиблена, и вино разлито по стаканам, Костян произнёс тост:
– Ну, давайте за знакомство.
Стаканы сдвинулись с пластиковым «звоном». Фамильный Танькин хрусталь.
– Вкусное вино, – похвалила Светка. – Сладкое.
– Ага, – подтвердила Танька.
– Компот, – снисходительно произнёс Костян. – Пейте, девочки.
И обратился ко мне:
– Значит, ты нырнул неудачно? Жалко, конечно.
– Ага, жалко, – поддержала Костяна Светка.
Светка сидела рядом с Костяном и всё норовила то припасть к нему, то дёрнуть его за руку, то положить голову ему на плечо. Костян мужественно сопротивлялся. Но, видимо, был уже готов.
– Ну ты это… держись… – проявил ко мне сочувствие и Вадик.
– Слышь, а это… – Костян зыркнул в мою сторону. – А это… «стоит» у тебя?
Все четыре пары глаз устремились в мою сторону. Самый главный вопрос был задан. Ну, получите:
– Ещё лучше, чем раньше, – ответил я.
– Ну, класс!
– Молоток!
За столом мгновенно упал градус всеобщего напряжения! Все были, что называется, искренне рады!
И сразу же интерес ко мне резко уменьшился. (Я же не сказал, что ничего не чувствую! Но кому это надо…)
– А бедный Серёга сейчас в ментовке, – вроде как невпопад произнес Вадик.
Но, оказывается, вполне «впопад».
– Серёгу тоже жалко, – потерла глаза Светка. – Наверно, бьют его. С него же взять нечего, так хоть побить.
– А нечего чужие машины крушить.
– Да у Серёги вашего вообще, крыша едет, как только нажрётся, – подытожил Костян.
– Да хрен с ним!
Все разговоры в этой комнате обильно приправлены матом. Не «для связи слов», а просто, как некое дерьмо, в котором плавали остальные слова.
Я – не люблю мата. Мать меня так приучила.
Светка уже в открытую лезла к Костику, Танька с Вадиком начали танцевать посреди комнаты, стараясь делать движения понеприличнее, если можно так выразиться.
Танцевали под попсу. Под дремучую столетнюю попсу.
Потом Вадик вернулся к столу, чтобы налить. Я прикрыл свой стакан ладонью.
– А ты чего не пьёшь? – спросил у меня Вадик.
– Да у меня такие таблетки, с которыми алкоголь вызывает разные осложнения.
Зря я произносил такую длинную фразу. Вадик не услышал и двух первых слов. Я посмотрел на часы. Прошёл примерно час, как я в гостях.
Ну, что ж. Выход в свет можно считать законченным.
И, в принципе, удавшимся.
– Танька! Эй!
Я едва докричался до танцующей соседки. А ведь она – симпатичная девчонка. Вся эта жизнь, конечно, уже оставила отпечаток на её лице, но не смогла ещё полностью стереть ни больших серо-голубых глаз, ни пухлости губ.
– Танька, отвези меня домой, – перекрикивая попсу, прокричал я ей в ухо.
– Да ты чё! Ещё погуляй!
– Нет, мне надо!
– Ну, ладно! Давай! Эй! Мы пошли! Олежка уходит!
Мне вяло махнули.
И коляска выкатилась на лестничную площадку.
ГЛАВА 26
Воздух на лестничной площадке показался мне чистым воздухом с какого-нибудь морского побережья.
– Танька, стой!
– Чего?
Наверно, это картина Репина «Приплыли».
Инвалид в коляске и пьяная сиротка, ведущая непонятно какую жизнь. Или – понятно, какую.
– Танька, тебе не противно это всё?
Как ни странно, Танька поняла. Она обошла вокруг коляски, и села передо мной на корточки. А потом встала на одно колено. Поставила локоть на колено и оперлась подбородком на ладонь. Серо-синие большие глаза смотрели на меня снизу вверх:
– Предложи что-нибудь другое, – сказала Танька. – Только не мыть полы в супермаркете.
– От перемены мест слагаемых сумма не меняется, – вздохнул я. – Согласен. Хотя что-то в этом есть.
– Ха! Типа того. И потом… Может, мне не нравится, но я по-другому не умею. Я не знаю, как. И я… я… я не люблю, когда лезут мне в душу. Когда мне нотации читают. Я этих нотаций наслушалась – через глаза и через уши. Будь такой, будь сякой. Будь правильной, потому, что это – правильно. Будь хорошей, потому, что это хорошо. А сами не видят, как в детдоме девочек трахают с двенадцати лет. Или даже раньше. Сами – издеваются. Ничего нельзя поменять. Понимаешь?
– Понимаю. Гадость и враньё.
– Да. Нотации мне сейчас может читать только твоя мать.
– Почему? – спросил я.
Тут Танька засмеялась:
– Потому, что твоя мать хотя бы двести рублей даст. А другие хотят в душу влезть, а даже ста рублей не дадут.
Я не стал акцентировать внимание на противоречиях в Таньктных словах. Например, касаемо социальной службы. Они тоже имели право учить Таньку, как жить. Почему?
Потому. Квартиру дали, в квартиру что-то поставили, продукты дают.
Но в душу войти не могут.
Строго говоря, и в самом детдоме Танька выросла на всём готовом. Противоречие за противоречием.
– Я тоже не люблю, когда мне лезут в душу, – медленно проговорил я. – Но надо же делать какие-то попытки. Вот мне – что, лечь, и лежать? Или квасить, чтоб ничего не чувствовать?
– Тебе – нет, – ни минуты не сомневаясь, отреагировала Танька.
– А чем ты от меня отличаешься?
Вот тут Танька задумалась на секунду. Но только – на секунду.
– Отличаюсь. И отстань.
– Отстать – легче всего.
– Ну, и отстань. Думаешь, детдом – это хорошо? Лучше в детдоме, чем тебе? – Танька показала глазами на инвалидное кресло.
– Не знаю, в детдоме жить не пробовал, – ответил я. – Но считать себя всеми обиженным – одинаково хреново.
Танька встала с колена. Сделала пару движений рукой – типа, отряхнулась.
– Не пробовал в детдоме жить, и не надо.
– Вы потому и кучкуетесь? – спросил я.
– Остальные – люди с другой планеты.
– Ну, да, – подхватил я. – Пока построишь ракету, пока изобретёшь топливо. Пока подготовишься, пока заправишься… Жизни не хватит долететь. Но вы и сами не делаете попыток перебраться куда-нибудь ещё.
– Ты прав. Почти никто ничего не делает. Но если бы тебя не шандарахнуло, разве ты бы ко мне в гости пошёл? То есть, поехал бы?
Она права. Не пошёл бы.
– Я теперь – человек с третьей планеты, - честно ответил я.
– Типа того. Наверно, третья планета поближе к нам.
Танька снова засмеялась.
– Ладно, давай. Пока. С Новым годом. Наступающим. Я пошла.
Инопланетянка Танька нажала кнопку звонка нашей квартиры.
– Пока, – помахал я рукой. – С новым счастьем.
На пороге стояла мама.
Мамы частенько перебираются с нами с планеты на планету. Иногда и ползком.
Рисунки Нины Курбановой
Комментарии (1)